Ровно 85 лет назад обычная инфляция в Германии впервые в истории приняла лавинообразный характер, обзаведясь угрожающей приставкой «гипер».

Разница между инфляцией и гиперинфляцией хорошо иллюстрирует известный анекдот. В чем разница между оптимистом и пессимистом? Пессимист говорит: «Хуже не будет». А оптимист: «Еще как будет!» Инфляция - событие в экономической истории, в общем-то, обычное: с кем не бывало? Но когда для покупки одной газеты нужно привезти с собой садовую тачку, доверху нагруженную купюрами - это уже гиперфинфляция.

Последствия того кризиса немцы расхлебывали не одно десятилетие. И если б только немцы! Потому что и сама-то гиперинфляция лишь частично относится к сфере чистой экономики, а уж ее последствия к последней, как правило, и вовсе отношения не имеют. Лавина все сносит на своем пути - политический строй, повседневную привычную жизнь людей: Вот почему полезно обратиться к немецкому опыту 85-летней давности.

ГОРЕ ПОБЕЖДЕННЫМ

Чаще всего причиной немецкой гиперинфляции называют алчность стран-победительниц в Первой мировой войне - додавили, мол, побежденную Германию до того, что ее экономика и финансовая система просто рухнули. Все так, но эта причина - не единственная. Для того чтобы ввергнуть страну в финансовую катастрофу, немало постарались и внутренние силы - правительство, большой бизнес, простые обыватели.

В войну Германия вступила мощной, экономически развитой державой. Страна лидировала во многих областях - железнодорожном строительстве, машиностроении, горнодобывающей промышленности, металлургии, химическом производстве, оптике, электротехнике. Стабильной была и финансовая система, основой которой служила сильная германская марка, обеспеченная золотом. Поэтому в драку за передел мировых рынков (а именно это и составляло суть Первой мировой войны) империя кайзера Вильгельма II ввязалась с хорошими видами на победу. Немецкая элита - политическая, промышленная и финансовая - настраивалась на краткосрочную и победоносную войну. Поэтому уже в июле 1914 года германский «центробанк» - Рейхсбанк отказался от золотого обеспечения марки, развязав себе руки для неограниченной эмиссии. Покрыть растущий в условиях военных расходов внутренний долг правительство планировало за счет побежденных: в том, что силы Антанты будут разбиты, сомнений ни у кого не было.

Поначалу никого не пугала и инфляция. Кроме Рейхсбанка, деньги разрешалось печатать всем кому не лень - городским администрациям, общинам, даже крупным компаниям, всего почти 6 тысячам эмитентов. И все же к концу войны денежная бумажная масса выросла всего вчетверо - меньше, чем ожидалось. А индекс цен - на 140%, что примерно соответствовало ситуации в странах Антанты. Рост инфляции удерживала война карточки, минимум бытовых трат, тем более на предметы роскоши - плюс традиционная немецкая бережливость.

Между тем денежная масса никуда не девалась - лишь скапливалась и ждала своего часа.

К концу войны внутренний долг Рейхсбанка достиг 55 трлн марок. И тут наступил крах - первый, но далеко не последний. Унизительный Версальский мир, ставший следствием поражения немцев в войне, лег своей тяжестью уже на преемницу кайзеровской Германии после революции 1918 года - Веймарскую республику. Репарации, наложенные Антантой, были чудовищны - около 130 млрд золотых марок. Много это или мало? При тогдашнем состоянии германской экономики страна оставалась бы должницей Антанты аж до 1987 года! Правда, победители чуть позже умерили свои аппетиты: разрешили выплачивать репарации по частям и не только золотом, но и «натурой» - сталью и углем.

Цены на внутреннем рынке, естественно, поползли вверх. Для правящих социал-демократов это было как нож в спину - они ведь пришли к власти под популистскими лозунгами: рост зарплаты, снижение налогов, сокращение рабочего дня и т.п. Однако рост цен - это еще «обычная» инфляция, это не смертельно. Во всяком случае к февралю 1920 года печатный станок еще не запустили.

Но вскоре правительству все же пришлось прибегнуть к его помощи. Сыграл роль известный феномен, который лучше объяснит социальный психолог, чем экономист: население Германии внезапно потеряло доверие к национальной валюте. Потоки марок из «чулок» военных лет хлынули на потребительский рынок, сыграв роль фитиля в пороховом погребе, именуемом германской экономикой.

РУРСКИЕ НЕ СДАЮТСЯ, А БАСТУЮТ

И все же взрыва еще можно было избежать. У правительства Веймарской республики появился шанс, о котором оно и мечтать не могло: вопреки прогнозам экономистов весь 1920 год и первые месяцы 1921-го индекс цен сохранял устойчивость. А марка снова сравнялась с ведущими европейскими валютами как до войны. Тут бы, воспользовавшись чудом дарованной передышкой, и провести денежную реформу, ввести новую стабильную валюту.

Но момент был упущен, и в мае 1921-го начался новый виток инфляции. Пока еще без приставки «гипер»: к июлю цены выросли на 700% . Теперь денег не хватало уже и на выплату репараций. И в конце 1922 года грянул хорошо нам знакомый дефолт. Союзники немцам не поверили.

Особенно французы, еще не забывшие собственного поражения в предыдущей, франко-прусской войне. Франция открыто обвинила Германию в попытке «заиграть» выплаты и, не дожидаясь мандата мирового сообщества, попыталась взять свое силой: в январе 1923 года оккупировала Рурскую область, буквально напичканную угольными шахтами и сталелитейными заводами.

Это было прямым нарушением Версальского договора, но у германского правительства сил хватило только на «асимметричный ответ» - оно призвало рабочих Рура к всеобщей забастовке, а остальное население оккупированных областей - к гражданскому неповиновению. Кое-где последнее вылилось в вооруженные стычки - за более чем полгода оккупации в них погибло более ста человек, и более 150 тысяч выселено из своих домов.

Чем было платить бастующим и на какие средства обеспечивать жильем беженцев? Способ казался единственным - печатный станок. Но как только он заработал на полные обороты, начали свой стремительный бег из германской экономики инвестиционные капиталы. В подобной ситуации физик-ядерщик сказал бы: критическая масса достигнута, и цепная реакция вот-вот начнется.

Самое поразительное, что страна продолжала жить почти обычной жизнью. Стереотипы сознания немецкой буржуазии оказались крепче инстинкта самосохранения: большинство населения верило «в лучшее будущее». Немцы думали так: если за четыре трудных военных года цены увеличились всего вдвое, то «переживем и мирное время». Между тем следующее удвоение цен произошло за неполные полгода.

А 24 июня случилось и вовсе страшное: дал трещину легендарный немецкий «орднунг», олицетворяемый государством. Террористы застрелили харизматического политика - министра иностранных дел Вальтера Ратенау. Тут уже неладное почувствовали миллионы людей, свидетельством чего стало паническое «бегство» от бумажных денег. Все попытки власть имущих успокоить население, как водится, привели к прямо противоположному результату. Сам президент Рейхсбанка Хавенштайн заявил по радио, что пока не собирается покупать новый костюм - цены ведь вот-вот упадут. Но тщетно: отныне никого никакие заверения уже не убеждали.

ОТ СТАНКА

Были и такие силы, которые рассчитывали хорошо заработать на слабой марке. Прежде всего крупнейшие олигархи-экспортеры, собравшие в своих руках в результате беспрецедентной концентрации капитала и беспрецедентную власть. Для предпринимателей рангом пониже инфляция означала, кроме всего прочего, возможность тихого списания долгов - а также легких кредитов для скупки по дешевке акций и предприятий конкурентов. Что касается рабочих, то они, как правило, мало разбирались в макроэкономических премудростях - зарплату увеличивают, и ладушки.

Прозрение наступило быстро и разом для всех. Это произошло, когда ценники в магазинах начали меняться даже не раз в месяц, а по нескольку раз на неделе. Потом - ежечасно. А когда цены растут не на проценты, а на порядки, это уже не инфляция - гиперинфляция.

Нули на банкнотах не успевали за ростом нулей на ценниках в магазинах. Казалось бы, денежные потопы грозили залить всю Германию стремительно дешевевшим «налом», а настоящих-то, реальных денег катастрофически не хватало никому! Банкам, которые задыхались от дефицита наличности клиенты вычищали все до последней банкноты. Бизнесу, который забыл, что такое оборотные средства, следствием чего началось массовое бегство предпринимателей из бизнеса в более перспективные биржевые спекуляции и торговлю «по мелочевке». Наконец, правительству, которое тоже задыхалось от отсутствия реальных денег, а потому даже не помышляло о том, чтобы остановить станок, выпускающий деньги, по сути, фиктивные.

К середине года рабочим платили зарплату уже трижды в день. Дома их жены спешно набивали купюрами чемоданы - бумажники и кошельки мгновенно превратились в неликвидный товар - и мчались в магазины, стремясь потратить там все до последней бумажки. Хотя чаще встречали опустевшие прилавки. К сентябрю 1923 года батон хлеба по сравнению с «мирным» 1922-м подорожал в ПОЛМИЛЛИАРДА РАЗ - с 163 марок до 80 млрд марок! Потому что фермеры отказывались везти свою продукцию в город, и хотя до знакомых нам продотрядов в демократической Веймарской республике дело не дошло, но продовольственные бунты имели место. Газеты постоянно сообщали о том, как группы отправлялись за город и самовольно выкапывали овощи на полях и крали скот на фермах.

В общем, в стране началось как раз то, чего правительство любой ценой пыталось избежать - хотя бы и ценой инфляции! Страна стояла на краю пропасти. Германская экономика погрузилась в состояние коллапса, ибо ее основа - деньги - превратилась в ничего не стоящие бумажки. Во всех смыслах.

К середине ноября объем денежной массы, находившейся в обращении, достиг числа с трудновообразимыми 18 нулями - 496 квинтиллионов марок. В это время в Германии было лишь одно производство, не только не убыточное, но и прибыльное - печатание денег. В трех сотнях государственных типографий и полутора сотен частных станки работали круглосуточно.

Пик наступил 15 ноября 1923 года, когда за американский доллар на черном рынке давали 4 триллиона рейхсмарок. На бытовом уровне это означало, что даже садовой тачки, нагруженной доверху купюрами, не хватало на покупку обычной газеты.

КРЕСТ НА НОЛИКАХ

Гиперинфляция - это не только опустошительный финансовый и экономический вред. Это страшный удар и общему имиджу бизнеса.

В Германии 1923 года уважаемым членом бизнес-сообщества стал не респектабельный промышленник и даже не финансист, к которым никогда и нигде особых симпатий не испытывали. «Героем их времени» стал биржевой спекулянт, перекупщик, посредник. Скупка компаний по дешевке, всевозможные слияния и объединения приняли массовый характер. Вот был, к примеру, до войны такой мелкий предприниматель - Гуго Стиннес. Владел себе небольшим металлургическим заводиком, и все. А за полтора лихих года, когда в стране бушевала гиперинфляция, Стиннес стал владельцем сотни компаний - нефтяных, угольных, металлургических, деревообрабатывающих, электрических, страховых и прочих, а также доков, гостиничных сетей и доброй сотней газет.

Обладатель состояния в 15 млрд золотых марок, Стиннес умер в 1924 году. Всего несколько месяцев не дожив до того дня, как его «пузырь», подобно десяткам таких же, лопнул при первом дуновении начавшейся стабилизации экономики.

А началась эта стабилизация в том же кошмарном для Германии ноябре 1923-го. Стихию, на которую, казалось, невозможно найти управу, обуздали практически за ночь. Потребовалась лишь политическая воля и тщательно подготовленная денежная реформа (хотя провести ее следовало еще полтора года назад).

К тому времени правительство возглавил новый рейхсканцлер - будущий лауреат Нобелевской премии мира Густав Штреземан. Одним из первых его шагов стало обращение к рурским рабочим с призывом прекратить забастовку и вернуться на заводы и шахты. А следующим - денежная реформа.

Она стартовала 16 ноября. С того дня исключительное право денежной эмиссии было закреплено за единственным банком - вновь созданным Рентсбанком. И печатать он стал не обесценившиеся рейхсмарки, а параллельную валюту - рентенмарки. И не сколько угодно, а только под обеспечение государственными активами. Правительство обещало погашать рентенмарки облигациями под недвижимость, имевшую госгарантии - из расчета 1:1 по отношению к золотой довоенной марке. Всего в обращение было выпущено 2,4 млрд рентенмарок, которые обменивались в соотношении 1 рентенмарка к 1 трлн бумажных марок.

Если честно, то обещания правительства по большому счету тоже представляли собой чистую фикцию! В обстановке экономического хаоса превращение земельных и промышленных активов правительства в реальные деньги было задачей практически невыполнимой. Снова, как и на этапе раскрутки гиперинфляции, превыше законов экономики оказались законы массовой психологии: тогда население по непостижимой причине разуверилось в старых деньгах, а на сей раз столь же иррационально поверило в новые! Хотя, вероятно, тут имел место хорошо известный в социальной психологии феномен «самореализующегося пророчества»: стабилизация заработала, потому что люди поверили в то, что она заработает.

Поскольку одним из виновников гиперинфляции был Рейхсбанк, его от проведения денежной реформы фактически отстранили. Любопытно, что в самый канун реформы новым президентом Рейхсбанка стал блестящий экономист Яльмар Шахт. Звездный час «германского финансового гения» настанет позже, в 1933 году. Тогда Шахт вместе с Круппом, Тиссеном и другими финансовыми и промышленными тузами однозначно поставил на Гитлера и стал финансовым советником фюрера и имперским министром. Что ему и припомнят на Нюрнбергском процессе, хотя в итоге все-таки оправдают, не найдя прямых доказательств участия Шахта в преступлениях нацистов.

«КОРИЧНЕВАЯ ЭКОНОМИКА»

Тем временем реформа набирала ход. В августе 1924 года в обращение поступила новая рейхсмарка, приравненная к рентенмарке и на 30% обеспеченная золотом. Кроме того, правительство все-таки рискнуло ввести непопулярные налоги, и корчившаяся в предсмертных судорогах экономика явила первые признаки выздоровления.

Да и победители в Первой мировой наконец осознали, что в отношении побежденных явно перегнули палку. Страны бывшей Антанты дали зеленый свет «Плану Дауэса», целью которого было спасение утопающей немецкой экономики. В частности, теперь вместо 130 млрд марок золотом Германии был выставлен счет всего лишь на 30 млрд. А после того как США предоставили германскому правительству заем в $200 млн, в страну потекли инвестиции.

Последующий «золотой век» Веймарской республики продлился недолго. Какой там век - всего лишь пятилетка! Справившись с проблемами финансовыми, экономическими, страна еще долгое время расхлебывала вызванные ими политические катаклизмы, которые из проблем внутренних очень скоро превратились в общемировые.

Постинфляционное похмелье оказалось намного тяжелее, чем ожидалось. Экономика заработала, но общий духовный климат в Германии оставался тягостным. И даже эволюционировал в худшую сторону, чем не преминули воспользоваться известные политические силы, до того пребывавшие в относительной тени. Хорошо сказал на этот счет очевидец событий великий немецкий писатель Томас Манн: «Торговка на рынке, которая, не моргнув глазом, просит 100 миллионов за куриное яйцо, уже окончательно утратила способность удивляться. Какие бы события ни произошли после этого, они уже не удивят ее своим безумством или жестокостью».

«Золотая пятилетка» Веймарской республики закончилась в 1929 году, когда Германию, как и всю Европу, накрыло волной Великой депрессии, пришедшей с другого берега Атлантики. Новый кризис назревал и в Германии. Как известно, выход из него германская политическая элита, военная верхушка и крупный капитал нашли 30 января 1933 года, когда рейхсканцлером был назначен тот самый автор Mein Kampf. Какими средствами и методами Гитлер навел порядок в германской экономике, поднял ее с колен и успешно обуздал инфляцию, повторять не нужно.

Гиперинфляция в Германии преподала миру, как минимум, три важных урока.

Первый человечество, кажется, усвоило. Урок состоит в том, что для правительства нет ничего проще, чем решать текущие проблемы с помощью печатного станка, - и ничего нет хуже по последствиям.

А вот второй урок пока никак не дается авторам экономических реформ. Они все не могут взять в толк, что поведением населения управляют не только внятные экономические мотивы, но и некие иные. На первый взгляд - иррациональные, однако учитывать их обязан всякий ответственный политик. Как показал опыт Германии, не спасут никакие экономические шаги правительства, если граждане просто разуверились в национальной валюте. И наоборот, если каким-то чудом эта вера укрепится, она «вывезет» и саму реформу.

И наконец, третий урок. Не так страшна экономическая болезнь - гиперинфляция, как ее политическое осложнение: появление на политической сцене очередного диктатора, который «знает как надо».